Источник: “Русь Сидящая”
#rosyjski #folklor #więzienie #wojna #poezja

Все как обычно:
Утро, подъем, зарядка, сечка,
Развод на промку, болтовня.
Кругаль чайку, замутка кофе.
Машинка, нитки, беготня.
Усталость, сон, обед-баланда.
Вот день прошел, а вот и два.
Опять барак. Встречают жадно
Курить просящие глаза,
ТВ, Скабеева, ракеты,
Бомбежки, жертвы, громче спор.
«Что там на ужин? Рыбные котлеты?»
Колючка, марши и забор.
Проверка, мат и сплетен куча,
Кто что сказал, куда влетел.
«Так чей же Крым? И что там с Бучей?»
«Что опер ошмонать успел?»
Вечерний звон, игра и прятки.
Движенье – жизнь. Готовка, кутерьма.
На новости, футбол все зеки падки –
Не засыпают лагеря.
Но снова утро на репите.
Вчера подняли карантин6.
«Да б…ть! Так сильно не орите!»
«Управский в зоне! Говорят, один».
И так из года в год устало,
Все – красные, блатные, мужики –
Проводят сутки, чтоб начать сначала
Свои уныло-однотипные деньки.
Но вдруг молвой средь арестантских масс
Новость несется, будоражит:
Так неужель амнистия для нас?
И кто-то сверху что-то скажет?
Ведь ждали долго пацаны,
В честь Дня Победы скинут сроки,
Япончик связи напряжет свои,
И в рясе брат в верхах попросит
С наличием признания вины
По триста дней со срока сбросить.
Но то мираж, всерьез уже не принят.
Прошли двухтысячных года.
Лишь на централах кто-то двинет
Надежды сей порожняка.
Но тут иначе дело стало.
Событий с воли череда
Теперь и нас, видно, застала,
А то – все мимо, в никуда.
Питер, Ростов, Рязань, Калуга.
Этап по двести человек,
И все на волю, друг за другом.
Такого не видал наш век.
А в ящике сплошные сводки:
Прорыв, обстрел, санкционная война.
И не хватает только водки,
Чтобы в конец забыть себя.
И каждодневно самолеты
Вместо подъемного звонка
Всю зону гулом своим будят.
Скоро приедут ЧВК.
А из тех двухсот вернулось двое:
Один без ног, другой же в коме.
Воля обманчивой была.
У матерей в слезах глаза.
Но этот слух совсем не важен.
Затмила разум зэка пелена,
Ретивых сносится башка.
Десятки ждут приезда ЧВК.
А дни идут, костюмы шьются непрерывно,
Подорожал вот майонез,
А без него капуста – бикус
И вызывает только стресс.
На шконках старики хохочут.
Опять прошли «60 минут».
Держава скоро всех замочит,
В Европе нацики падут.
А киевляне, запорожцы, одесситы
Поникли духом и лицом,
Молчанием тяжелым их уста налиты,
Нет связи с братом и отцом.
И снова шмон, проверка, баня.
На плац пришли к нам холода.
Героев сотни на экране,
Потери жесткие врага.
Только сидит в тени мужик бывалый,
С застывшим взглядом, и молчит.
Его сынок – военный малый
В чужом краю мертвым лежит.
Мужик не слышит пропаганды
И о войне не говорит,
Он только смотрит пред собою,
Худеет с каждым днем, не спит.
А зона вроде в прежнем ритме,
Слух напрягают стукачи,
Наперебор все диалекты,
И аспирин дают врачи.

* * *

Но вдруг как будто бы нежданно
Штабы объяло суетой.
К нам кто-то едет кровожадный,
Тот, от кого несет войной.
Солнечный день. Славное время.
Осенняя прелестная пора.
Все ждут начала представленья.
Готовность с самого утра.
На днях к начальнику с визитом
В беретах краповых пришли,
О чем-то громко говорили,
Потом довольные ушли.
Отрублена вся связь по таксофонам.
Шпионы, госизменники, враги,
Согласно комиссионным приговорам,
Усажены под крышу на пеньки.
Особо же известных или шумных
Вдруг экстренно решили подлечить.
Всех иностранных и заумных
Нужно на время устранить.
И вот теперь стоим с интригой.
Вот-вот заявится он к нам.
А здесь уфсиновская свита
Нас окружает по углам.
Начальник начал делать строи,
Образовал из нас овал,
Для властного и злого вида
Командовал, указывал, орал.
Ведь все же стадо, а не люди.
Глядит тем более Москва.
«Готовность полная», – по связи
Мент рапортует из ИК.
А на крыльцо выходят двое –
Те, кто нас раньше наблюдал:
Один, что с рыжей бородою,
Второй – в смартфон все залипал.
В глазах их смотрится подробно
Убийц жестоких естество.
Такое видел я под маской
Тех, кто пытал меня в СИЗО.
Где-то вдали, за горизонтом,
Из-за лесов дремучих и болот,
Тревожным рокотом и шумом
К нам надвигался вертолет.
Ворота были наготове.
Заехал в лагерь темный бас.
И, словно цезарь на балконе,
Видя смертников средь нас,
Выходит он, вокруг охрана,
Руки под куртками у них.
Фанфар и дыма не хватало.
Весь плац в мгновение затих.
Свет солнечный прикрыла туча.
За стенами возник вдруг детский плач.
Испуганно и с интересом смотрит куча,
Как перед ними здесь палач
Начал речь свою велико
Со слов о том, что им добро
Дает верховное начальство
На то, чтобы сеять в мире зло:
Резать уши африканцам,
Сирийцам кости поломать
И набирать средь зеков воинов,
Чтоб украинцев убивать.
Он изложил всю обстановку.
Охранник видео снимал.
На фронте все не так уж ловко,
Как телевизор показал.
Да, братцы, это в самом деле
Наговорил он на статью
О дискредитации военных –
Тех, что воюют за Шойгу.
Бегут, мол, с фронта поголовно
Даже элитные войска;
На штурме лишь стоят достойно
Головорезы ЧВК.
«Мы, как и вы, тоже бандиты.
Вооружены все до зубов, –
Сказал он громко, деловито.–
Вступайте в строй наших рядов!
Нам те нужны, кто по природе
Маньяк, разбойник, душегуб,
Кто часто бьет людей по морде,
С администрацией кто груб:
СУС, ПКТ, еще и кича,
Вы здесь, ребята? Покажись!»
(Тех, кто закрыт, не обезличил,
А превознес их даже ввысь.)
Все с замиранием внимали
Оратора призыву воевать,
Как где-то в прошлом погибали,
Вину чтоб кровью посмывать.
Заметил я, что многих вдохновили
Те пафосные громкие слова
О том, что все же наступила
Мировая третья война.
Он Гитлера с теплом припомнил,
Адольфа дедушкой назвав
(Статейки тем себе дополнил,
Его в пример нам указав).
Вот так же мы все – против мира.
Нам лишь осталось разгребать
То, что на старость лет хозяин В февральский день решил начать.
«Стелит грамотно, в натуре,
Указал, какой резон –
Деньги, воля. Мож, покурим?»
«Не кажется ли вам, что это гон?»
«Да не, братан, масштаб фигуры
Серьезен слишком для фуфла,
Тем более его крышуют
Бандосы с самого Кремля».
Так и сказал, скинул все маски.
Мы в законе ОПС,
Поэтому и мутит без опаски,
Как появился, так исчез.
Понятия все наши уважает
И сам десятку отсидел,
Смело жаргон употребляет,
Героем трижды стать успел.
С открытым ртом ему внимают
Зеки, охрана, опера,
Глядишь, уже в одном строю шагают –
Всех сплачивает в целое война.
Но обиженных отдельно ставят.
Общий смех здесь загудел:
«Родина их не оставит.
Каждый там будет у дел.
Петушиные бригады
В отдельной группе запоют.
Может, они, чем черт не шутит,
Нам победу принесут».
Строгий спрос там точно будет:
«За алкоголь и наркоту,
Дезертирство, мародерство
Будете гореть в аду.
Овощей, предателей и трусов
На месте без суда убьют.
Без лишних церемоний и вопросов.
Обнулят, ну, и денег не дадут».
А трупов много, без обмана.
И кто ж там явно разберет,
Кто был плохим или хорошим,
Кто части тела соберет,
Если, не дай бог, в атаке
Снарядом в поле разорвет,
И даже в дом о твоей смерти
Извещений не придет.
Но эти мрачные все мысли
Давно ушли на задний план.
Ряды уже в мечтах зависли: Мерещится свобода пацанам.
Берут же всех особо без разбора –
Тридцатку отожмешься и погнал.
Для иностранных легионов
Гражданство сразу обещал.
У тех малых, чей возраст двадцать
Плюс минус два, другой подход:
Добро от матери и бати,
Винтовку в руки и вперед.
Но есть и те, в ком есть сомненья:
Насильники, наркоши и хохлы –
С ними возникнут замедленья:
Беседа, тест, детектор лжи.
Маршрут описан досконально:
Этап, учебка, фронт, окоп.
Настал черед сцены финальной –
Толпа вопросы задает:
– А если стану инвалидом?!
– Не бросит родина тебя:
Больничка, выплаты, протезы,
И словно новенький, с нуля.
– А нам гарантии даете?
– Слово вам свое даю.
Если за мной сейчас пойдете –
Награду дам, не обману.
Переглянулись бедолаги.
Блестят в толпе чьи-то глаза.
Вдали залаяли собаки.
Сейчас решается судьба.
Закончил речь главарь типично –
Призывом думать и решать,
Гнить здесь ли, где уже привычно,
Или удачу испытать.
Толпа завыла в обсужденье,
А кто-то все уже решил.
Один стоит еще в смятенье,
Другой же в штаб скорей прибыл.
Менты улыбчиво кивают,
Очередь и списки создают.
Открытыми локалки оставляют –
Потоки неожиданно идут.
На лагерь темень опустилась,
Но разговоры не унять
Тех, кто в итоге согласился
Такой призыв к себе принять.
Сверкают безгранично звезды
В темных высоких небесах.
А чья-то мать не спит так долго
С слезами горечи в глазах.
Ее никто уж не утешит
Ни долларом, юанем, ни рублем,
Когда ее сынок в окопе
Спит этой ночью мертвым сном.

* * *

Сентябрь воспылал надеждой,
Но из убийц никто не плачет.
Сами себя наивно тешат,
Мол, поступить не мог иначе.
Недолго музыка играла,
Но ноты Вагнера звучат,
В проходняках всех арестантов
Беседы важные гудят:
«Ну вот, Пригожин, слава Богу,
Ведь он спасатель во плоти.
Зовет всех зеков на подмогу,
С медалями героя на груди!
Ну, уж теперь мы погуляем.
Им нужно наше ремесло.
Остатки срока здесь оставим.
Получим знатное бабло».
Кто-то уже весь в суете,
То раздает, то собирает.
Готовятся серьезно к той черте,
Что жизнь на части разрезает.
Вот был вчера никто, ничто,
В замызганной и пыльной робе,
Ну а сегодня посмотрите на него –
Сам РОР встречает на пороге,
Благодарит и уважает,
И сам вот-вот, глядишь, в строю,
А остальных он презирает,
Тех, кто не едет на войну.
«Мы вам здесь еще устроим,
Дезертирам тут хана!
Режима гаечки настроим,
В тылу не вытерпим врага».
Всем, кто не ссыт, теперь зелёнка,
Магаз, посылка, полный ход.
Под шум не слышно с фронта сводку:
«Контратака жестко прет».
Лагерь мгновенно изменился:
Агрессия, истерика, угар,
Патриотизма эйфория,
Крик, стычки, смех, базар.
И только слышно, как завхозы
Оповещают весь барак:
«Те, кто на войну собрался,
Идите заполняйте бланк!»
Написали помиловку,
И ее сам президент
Подписал довольно ловко,
Чтоб специальный контингент
Смог смело выйди за ворота,
Как свободный человек,
И оказаться щитом фронта,
Когда накроет землю снег.
Запахло жареным, однако –
Готовит повар мясо всех мастей.
Разнообразная бригада
Для застолья у властей:
Кто-то год всего оставит,
Кто-то десять или пять;
Этот по-русски не болтает,
Ему плевать, в кого стрелять;
Другой двухтысячного года –
И ни детей, и ни жены, –
Идет бороться что-то вроде
За интересы всей страны.
Есть и такие (их немного)
Поистине идейные бойцы –
Ветераны пятнадцатого года,
Сторонники «Русской Весны».
Но почему они здесь оказались,
То очень трудно срифмовать.
Скажу одно, родина может
Как казнить, так и прощать.
Есть и с расчетом хитрецы:
В надежде где-нибудь в Луганске
Списать все прошлые долги,
Скрывшись под кевларом каски,
Забыть все правила игры
Без тревоги и опаски,
Без угрызений и вины.
Да, много кто примерил камуфляж:
Интеллигент, козел, вчерашний отрицала,
Чьи принципы как будто бы муляж:
Сегодня есть, а завтра их не стало.
И тишина от тех, чье раньше слово
Воспринималось как закон.
Уж кто-то шепчет тихим тоном:
«Может, не дошел до нас прогон?»
Сучьей войны не повторится.
Ушли тех взглядов времена.
Остается лишь молиться,
Чтобы расстрельная статья
Не вернулась к нам обратно
Из советских прошлых лет,
И никто, к стенке поставив,
Не направил пистолет.
В эти дни безумной злобы
Ярых глаз, смертельной жажды,
Бог исчез как будто, чтобы
Посмотреть на верность нашу.
Пройдем ли бесов искушенье,
Не поддадимся ли гипнозу,
Заключив вдруг соглашенье
С хитрой, дьявольской угрозой.
Но растворились все заветы,
Забылась суть больших писаний,
Ведь уже куплены билеты
На исполнение желаний.
Нет места больше вере, правде.
Теперь в каптёрках сбор идет –
Кто-то уже весь при параде,
А кто носки все не найдет;
Туалетка, папиросы…
– А четки можно взять с собой?
– Что за глупые вопросы!
Блин, Андрюх, ты шо, бухой?
Тобой на уровне серьезном
Подписан важный документ.
Тем, кем ты жил, уже быть невозможно,
То, что ты зек, теперь секрет.
И выкинь из башки все это,
И образ жизни измени.
Теперь броня и пистолеты,
А не заточки и курки».
Дожди обильные полили.
И затянул округу мрак.
Нас в вакуум как будто посадили,
Никто не знает, что да как.
Украдкой шепчутся смутьяны –
В массы сомнения несут,
Глаза как будто открывают,
Глядишь, кого-нибудь спасут.
Жути нагнали паникеры.
С воли доносится инфа,
Что выжить там не так уж просто,
Все ж настоящая война.
Кого-то к совести призвали,
А кто-то просто вспомнил мать.
Отказники в штаб пошагали,
Чтоб соглашения порвать.
Таких не много вроде было:
Десять, пятнадцать, двадцать пять…
Но главное – здоровы, живы,
А кто что скажет – наплевать.
В начальстве зреет недовольство,
Что воины заднию дают.
Их вызывает руководство–
Беседы долгие ведут.
Время быстро пролетело,
И наступил тот самый час,
Когда на улице стемнело,
Подъехал к лагерю камаз.
Ночной порой, после отбоя
Все прощались в сотый раз.
Шагают зеки без конвоя.
«Полный расход!» – шумит атас.
Этап на фронт пошел по ветке,
Собирая сотни тел.
Барабан русской рулетки
Каждый взмахом завертел.
И только утром непроглядно ранним,
Окинув взором шконок пустоту,
Кажется, все только осознали,
Что то – реальность, не в бреду.
Но прошлой ночью, ходят слухи,
Один, серьезность всю поняв,
Вцепился в лагеря ворота,
Как дом родной, их вдруг обняв.
Не отцепили. Удержался.
Теперь в крикушнике сидит.
Зато он сухпайка нажрался.
Вот такой вот индивид.
Но не успело раствориться
Эхо наемников-купцов,
Как говорят, к нам следом мчится
Орда ахматовских бойцов.
Их ожидают с нетерпеньем
Те, кто остался за бортом,
Те, кто яростно стремится
Стать скорее мертвецом.
А осень овладела всем пространством,
И в лужах кружится листва.
Главой большого государства
Мобилизуется страна.
На этом я строфу закончу,
Мне не найти цензурных слов.
Только осталось ждать нам в гости
Уклонистов, беглецов.

* * *

Я изложил все без украски,
Все суть по сути расписал.
Это история – не сказки.
И я бы каждому сказал:
Не ведитесь на разводки
Манипуляторов, лжецов,
На их амбиции, наводки,
Где нас используют, как псов,
В войне, которая не наша,
Ведь наших войн в природе нет.
Не забывайте то, что важно!
Детский смех, любовь, рассвет,
Мечты, стремления, свобода!
Не порох, стоны и стрельба.
Пройдут срока, война, невзгоды,
Но жизнь дается нам одна.

zekovnet.ru/ballada-o-prizyve-…